Постхристианство
- Сергей Лоргус
- 17 дек. 2021 г.
- 9 мин. чтения

Человек после Евангелия
Мы даже не представляем себе, до какой степени являемся продуктом христианской эпохи. Православный священник и психолог Андрей Лоргус утверждает, что все современные ценности, именуемые общечеловеческими, родом из Евангелия. О том, что происходит с этими ценностями в секулярном обществе, почему в нем вырождаются мужчины и входят в моду однополые браки, отец Андрей рассказал
Относительный гуманизм
- Наше время можно назвать постхристианским?
- Да, конечно. Прошли те времена, когда христианские принципы считались наивысшими на всех уровнях общества, когда была жива идея теократии, то есть христианского государства.
- А были такие времена?
- Ну вот в средние века христианские ценности стояли на первом месте, они господствовали над ценностями экономическими, державными, любыми. Другое дело – как они понимались. Иван Грозный, Людовик??? – это все тоже средневековье, жестокое и страшное. И все-таки тогда христианскую мораль никто не мог открыто подвергнуть критике. В сознании человека она была главенствующей. А сейчас западный мир заявляет: нам христианские ценности больше не нужны, мы живем согласно ценностям общечеловеческим. Но на поверку все эти общечеловеческие ценности оказываются как раз христианскими.
- Вообще, человек сильно изменился с распространением Евангелия?
- Главное, что принесло с собой христианство – это принципиально новое отношение к личности. Христос был одновременно и Богом, и человеком. Понимаете, что это значит? Бог избрал для своего воплощения на земле человека как такового со всеми его потребностями - в еде, в питье, отдыхе, поддержке, дружбе. И этим поднял человека на небывалую высоту. Такого нет больше ни в одной культуре или религии мира. Человеческая личность, человеческая жизнь нигде не ценится так высоко, как в мире христианском. В эллинизме, например, было возможно деление людей по здоровью, по полезности, значимости. В ветхозаветном мире ценна не человеческая жизнь, а жизнь сынов Израилевых. А амаликитян можно стереть с лица земли.
Христос объявил тотальное уважение ко всем - к больным, немощным, нищим, бесполезным и т.д. Вот эта фраза, что об одном покаявшемся грешнике ангелы на небесах радуются больше, чем о тысяче праведников – это чисто евангельская фраза, в Ветхом Завете такое невозможно.
Христоцентричность постепенно привела антропоцентричности. Гуманизм – это ведь чисто христианское учение. Правда, человек его освоил только в 15 веке???. Но изначально гуманизм зародился внутри идеи христоцентричности. С самых первых шагов христианства, с первых писаний ап. Павла, Климента Римского было понятно: человек как таковой есть несомненная ценность, потому что он образ и подобие Божие. «Человек – это звучит гордо» и прочие высокие слова, к которым мы привыкли, по сути своей христианские. Хоть Средневековье человека и не щадило, тем не менее, эта ценность осознавалась уже тогда.
Ну и еще - христианство возвысило понятие семьи. Правда, особых законов относительно семьи оно не разрабатывало. Но возникло представление о том, что человек предназначен в своем высшем призвании к моногамии и единобрачию. Эти два начала были поставлены как непререкаемая ценность. Языческий мир никогда так к семье не относился - многоженство было принято, наложницы были приняты. Это никогда не считалось нравственно недопустимым и не осуждалось. Только христианство ввело эти строгие нормы семейной жизни и вообще в области сексуальной жизни сформулировало очень строгие ограничения. Семейные, брачные нормы, исходящие из христианства трудно исполнимые, но они самые возвышенные. Понятие семьи как малой церкви – такое возможно только в христианстве.
- Получается, что всю современную мораль дало миру именно христианство.
- В том-то и дело! А сейчас общество делает вид, что его сознание, его культура, его ценности возможны при соблюдении принципа религиозного плюрализма. Что все достижения в области человеческих свобод, которыми сейчас гордится Европа, они вроде бы к религии отношения не имеют. Мы исповедуем христианские ценности, но называем их общечеловеческими. Это и есть один из главных признаков постхристианского сознания – разрыв между корнями и плодами. Плоды взяты, а корни отвергнуты.
Второй признак, который я бы выделил – боязнь церкви. Значительная часть общества готова признать христианство как свою идеологию, даже как свою веру. Но – без церкви. Католики, признающие себя верующими, не ходят в церковь. И у нас этого сколько угодно. Вот этот разрыв между церковью и верой – пожалуй, второй признак постхристианского сознания.
Третий признак – мировоззрение людей выстроено по мозаичному типу. В чем-то они христиане, в чем-то рационалисты, в чем-то иррационалисты, доверяющие магизму и самым разным суевериям. Такая вот мозаика. Для христианского сознания в лучших его образцах мировоззрение было цельным, теократическим. Сейчас даже очень талантливые мыслители при всей своей христианской глубине могут быть в чем-то язычниками.
- Я бы сказала, что они свободны выбирать, когда и во что им верить.
- Это верно. Но вопрос, на что человек эту свободу использует. Как ведет себя подросток? Как только он получает свободу, он первым делом говорит «нет». Он еще не знает, от чего он отказывается, но на всякий случай – «нет». Это его способ самоутверждения. Но это довольно беспомощная позиция. Взрослый пользуется свободой, чтобы найти свой позитивный взгляд на вещи, а не для того, чтобы все отвергнуть.
Так вот, постхристианское общество сейчас беспомощно, потому что пытается утвердить свои ценности ни на чем, на пустоте. Современная светская мораль утверждает, что общечеловеческие ценности должны признавать все - не потому, что Христос есть Бог, а потому что это должны признавать все.
- Разве гуманизм не есть нечто самоценное?
- А нет ничего самоценного. У каждого человека ценности определяются вполне ощутимыми, конкретными вещами – традициями семьи, его личной верой, его убеждениями или его собственным открытием. И без традиций, без религии, без философии ценность гуманизма не очевидна, как, впрочем, и любая другая. Семья, например. Общество порвало с тем патриархальным укладом, который был свойствен христианской антропологии. Поэтому детско-родительские, семейные отношения попросту рассыпаются - они ни на чем не держатся. Потому что нет патриархальных отношений и нет новых оснований для этих отношений вне христианства.
Между личностью и родом
- Получается, что семья на протяжении истории человечества держалась чуть ли не насильственно, под давлением идеологии?
- Почему насильственно? Христианская антропология глубоко человечна. Она хороша не потому, что она поддержана Евангелием. А потому, что она действительно соответствует сути человека.
- Тогда непонятно, почему как только человек получил свободу, он тут же кинулся от этой патриархальности отказываться?
- По подростковому принципу. Тут важнее другой вопрос: если христианская антропология действительно человечна по своей сути, тогда она должна проявляться в других религиях. И она проявляется. Если мы посмотрим на семейный уклад в мусульманстве, в иудаизме, он будет очень схож с христианским. Патриархальность во всех религиях более или менее одинакова. За редким исключением. Например, язычество может быть матриархальным, к тому есть некоторые предпосылки. Но монотеистические религии патриархальны. И это свидетельствует о том, что природа человека наилучшим образом раскрывается в патриархальных условиях.
- Патриархальный строй во все века подавлял отдельную человеческую личность.
- Конечно. Но вовсе не потому, что он в принципе устроен плохо. Просто семейно-родовой строй выполняет прежде всего задачу сохранения рода. У него нет задачи воспитания отдельной личности. Увы, это так. А христианство наравне с поддержанием рода поставило совершенно новую задачу, воспитание личности – вопреки и благодаря родовой, патриархальной системе общества. Стало быть, христианство поддерживает и то, и это. И то, и другое - правда. И то, и другое соответствует природе человека. И жизнь наша с вами тоже находится между молотом семейно-родовых отношений и наковальней наших внутренних побуждений к самоактуализации, к самоутверждению, к самовыражению. Человек постоянно находится в этом динамическом обмене. Когда я подросток, и мне нужно достичь самостоятельности, я отделяюсь от родителей. Но как только я хочу жениться - я возвращаюсь к семье и говорю «благословите». Потому что я чувствую, какую важную поддержку может оказать мне семья в начале моей семейной жизни.
- А они возьмут и не благословят. Да еще и проклянут.
- Да, тут масса конфликтов. Это уже другой вопрос. Но разговор сейчас о другом: я нуждаюсь в этой поддержке.
Затем, когда я создал свою семью, моя задача сделать так, чтобы родственники в мою семейную жизнь не лезли. Благословили – отойдите. Зато когда у меня родятся дети, мне опять нужна семейная поддержка – мне необходимо включить детей в семейно-родовую систему, мне очень важно, чтобы они сознавали себя наследниками моих замечательных предков. И вот я веду их в гости к бабушке, чтобы они посмотрели ее старые семейные фотографии, чтобы померили ее украшения. Но когда у меня с женой конфликт, мне снова необходимо выстроить границы и не допустить родню до своих внутренних семейных дел. Но если я развожусь, то начинаю понимать, что мне на кого опереться, кроме как на свою семью. И я опять начинаю ценить своих вездесущих бабушек-тетушек. И когда я хороню маму, мне очень важно, чтобы приехала вся родня. И когда я выдаю замуж дочь, я хочу, чтобы на свадьбе были все. Вот так, всю жизнь мы живем между этими двумя началами - индивидуальным и семейно-родовым, между личностью и родом. Христианство и то и другое поддержало. То, что началось в эпоху гуманизма – это, конечно, перекос, индивидуализм начал перевешивать. В результате в Европе победил индивидуализм и семейно-родовой уклад по сути дела исчез.
Мужчиной быть опасно
- В России семью постигла та же участь, что и в Европе.
- Патриархальность России была уничтожена большевиками. Традиция пока еще теплится, но в очень странном виде - носителями патриархальной традиции у нас оказались бабушки, а не дедушки. Почему так сложилось? Прежде всего, потому что мужчин уничтожали в течение 80 лет. Тех, кого не уничтожили физически, сломали морально. Сломленный мужчина - это либо алкоголик, либо очень послушный муж, смирный чиновник, маменькин сынок. А посмотрите, каким сейчас рисуется православный мужской образ: этакий полумужчина, монах с женственным лицом, голубыми глазами, с нежным женским голосом, во всем послушный своему настоятелю. Мужчина дерзновенный, который идет в леса, строит самолеты, осваивает новые земли – нет, это не идеал религиозного человека, это какой-то подозрительный авантюрист.
- Ну так почему они стали такими женовидными?
- Очень просто. Мужчиной быть опасно – убьют, посадят. Мужчина настоящий не идет на компромисс, а это значит, что он не сговорится с чиновниками. С чиновниками надо уметь унижать себя. Чиновнику надо, чтобы рядом с ним мужчины не было, ему надо, чтобы мужчина рядом с ним унизил себя, сломал. Наше общество стремится мужчину сломать. Этим занимается армия, этим занимается бюрократия вплоть до самого высшего уровня.
- Значит, речь идет о мужской эволюции, о естественном отборе.
- Это искусственный отбор. Это распад государства, деградация нации. Не за кем идти.
- Женщины принимают эстафету...
- Женщина для другого предназначена. Женщина призвана обеспечить выживаемость семьи и детей. Мужчина максимально себя проявляет там, где общество расширяется, развивается, осваивает новые территории, осваивает новые виды деятельности, новые идеи, перестраивает себя. Максимум, что может женщина – это помочь мужчине отдохнуть, набраться сил, чтобы он шел дальше прокладывать новые дороги, открывать новые науки. Если женщина президент, это означает, что государство не втянется в войну. Женщина не по этой части, она лучше договорится со всеми. Ее задача – сохранить страну. Как матери ей важно, чтобы все были живы, сыты, одеты, ей нужна стабильность, спокойствие, уверенность. Ей нужно знать, что ее дети не погибнут на войне, что муж вернется с работы домой. Поэтому она не будет идти на авантюры. С женщиной невозможно развитие, потому что развитие – это риск. Когда ей говорят, что надо развивать инновационные направления в экономике, она говорит: «А мне и со старыми хорошо». Нужны новые территории! – «А мне и старых хватает». Развитие общества держится на мужчинах. Женщины спасают страну в период зализывания ран и восстановления поголовья населения после войн и катастроф, а вот новый шаг страна и нация делают, когда есть достаточное количество молодых крепких мужчин, которые способны этот шаг сделать. И потом женщины снова будут поддерживать общество на новой стадии.
- Вы связываете процесс вырождения мужчин с революцией?
- В России – да, с геноцидом, с войной. Но самое главное даже не это. Главное – идеология. Социализм – это общество, построенное по женскому типу. При социализме больше всего выигрывает женщина, потому что этот строй гарантирует ей социальную поддержку. Здоровый мужчина в социализме не нуждается, он сам выстраивает свою жизнь.
- Но в Европе нет социализма!
- Социализм в Европе есть сейчас и он там побеждает. Именно такой социализм, либерально-демократического толка, где можно жить не работая из поколения в поколение. И это бьет по мужчине. Количество слабых, социально зависимых растет в старой Европе. Вот вам лицо социализма. Правда, европейское духовное пространство открыто для творчества, для инициативы. В целом у мужчины есть перспектива развития. Но нет патриархальной перспективы. В семье она пресечена.
- Плоды отделены от корней и висят в воздухе?
- Они высохли. Сначала начал вырождаться мужчина, затем - семья. Европа пришла к тому же результату, но другим путем. Сначала она породила суфражисток, затем феминисток. Потом пришла очередь эмансипации. Задача эмансипации очень гуманная, христианская по сути – признать женщину равноправной личностью, дать ей права и свободы. С христианской точки зрения так и должно быть, потому что основная христианская идея – в свободе и утверждении ценности личности. Но когда женщине предоставили равные права и свободы, патриархальные отношения распались, и роль мужчины как главы семьи стала исчезать.
- Как может христианская идея привести к распаду христианских ценностей?
- Я думаю, тут женщины поступили так же, как подростки. В своем нигилизме они начали разносить все, даже то, что надо бы сохранить. Они уничтожили свое уважение к мужчине, отняли у мужчины его руководящую роль. И без этой роли мужчина обмяк, отчасти перестал быть мужчиной. Женщины уничтожили врага в лице мужчины, но вместе с победой потеряли семью, в которая на самом деле для них намного важнее.
Эра новой веры
- Похоже, сейчас человечество впервые за свою историю пытается жить без веры.
- Пожалуй. Впервые огромные массы людей провозглашают своим выбором атеизм или агностицизм. Правда, я думаю, что это не совсем так. Надо различать религию и веру. Очень многие исповедуют веру в себе, хотя и отказываются от религии, от принадлежности к какому-либо религиозному сообществу. На самом деле не так много людей готовы заявить, что они вообще отрицают бытие Божие. Мир не атеистичен. Люди религиозны по своей природе. Это не мое личное убеждение, это антропологическая норма, научное утверждение. Но религия в постхристианском мире крайне раздроблена и запутанна. И больше не является нравственной основой общества. Посмотрите конституцию любой страны. Все, что там объявлено - в той или иной степени христианские ценности. Например, право на жизнь, на жилище, на труд. Все конституции взяты из заповедей Моисеевых и заповедей Христовых. А сегодня эти идеи транслируются нам как светские: в виде юридических норм, бытовых, общечеловеческих.
- Закон до сих пор основывался на вероучении. Если теперь этой базы нет, какие перспективы у закона?
- Ну вот, пожалуйста, эвтаназию разрешают, однополые браки разрешают Христианские ценности, будучи оторваны от первоисточника, размываются. Вне христианства они уже неоднозначны и не абсолютны.
- Если человек религиозен по своей природе, значит, он будет искать новую веру взамен утраченной. Например, место религии может занять психология. Кажется, в некоторых странах это уже происходит. Раньше, сталкиваясь с какой-то нравственной проблемой, человек думал: «Надо будет посоветоваться с духовником». Теперь эта фраза в устах американца звучит несколько иначе: «Я обсужу это с моим психотерапевтом». Психологизм как продолжение гуманизма – по-моему, это вполне логично.
Комментарии